№ B март 2001 г.
Александр
Елисеев
Традиция
и национал-большевизм: критика справа
Перед тем как начать
разговор на обозначенную тему, сразу уточню - для меня современный национал-большевизм
и евразийство являются одним и тем же идейно-политическим феномеоменом,
причем этот феномен четко персонифицируется в лице А. Дугина - поэтому
спор с национал-большевизмом (сиречь с евразийством) есть спор, прежде
всего, с Дугиным.
Дугин, несмотря
на не очень то глубокую (хотя в общих чертах и правильную) критику многих
национал-радикалов, несомненно, весьма талантливый мыслитель. Ему, в
отличии от большинства бессистемно рефлексирующих патриотов, удалось
осознать необходимость придания своей идеологии мощной методологической
базы. Таковой он выбрал марксизм, что, в определенном плане понятно,
ведь Маркс (опять же, невзирая на ругань пещерной патриотии) создал
в свое время прочную методологическую систему. Еще в 1996-1998 гг. Дугин
и его последователи фактически реабилитировали марксизм, хотя и попытались
существенно обогатить его мистицизмом и державностью (наиболее яркий
пример статья Дугина "Парадигма конца"
в 9-м номере "Элементов"). Насколько это удалось? По моему
мнению, национал-большевики так и не сумел стать чем то, превышающим
уровень одной из версий классического марксистко-ленинского большевизма
- несмотря на претензию создать некий синтез "левого" и "правого".
Ничего принципиального нового, если не считать фразеологии, они так
и не предположили. При этом я убежден, что национал-большевики вполне
искренне считают свою фразеологию неким "третьим путем" между
ортодоксальным большевизмом и либеральным Модерном. Действительно, на
первый взгляд складывается впечатление в альтернативности евразийства,
ведь национал-большевики за религию, за национализм, они призывают "произвести
глобальную ревизию всего левого дискурса - от утопического социализма
эпохи европейского Ренессанса и Просвещения до современного неомарксизма"
(А. Малер). Но это только на словах. В реальности же происходит метафизическое
оправдание вполне ортодоксального большевизма. Статья А. Малера
,
которую мы дали в порядке дискуссии, лишний раз свидетельствует об этом.
Она как бы суммирует дугинизм, предоставляя его в сжатом виде. При этом
Малер вовсе не "пересказывает" Дугина, вернее не только пересказывает.
Он излагает его идеи на новом уровне, обогащая их собственными наработками
- весьма интересными, но в корне неверными. Что ж, "Метафизика
красного стяга" лишний раз заставляет задуматься над сущностью
национал-большевизма.
В принципе, национал-большевизм
позволяет полнее увидеть метафизический смысл большевизма, лучше понять
какие символы и нездешние силы стоят за этим направлением, а самое важное
- отчетливее осознать его сущностное единство с либерализмом. И тут
надо ответить на вопрос: "А в чем метафизическая сущность коммунистического
учения?" Для этого необходимо взглянуть на данную проблему с точки
зрения традиционной социологии и традиционной космогонии. Такой подход
более чем оправдан, ибо традиционное мышление не разделяет столь резко
социум и его физическую среду, как сие делает современная наука. Социальное
здесь соответствует космическому, а космическое - социальному. Конкретно
- четыре касты (брахманы-жрецы, кшатрии-воины, вайшьи - ремесленники,
крестьяне и торговцы, шудры - слуги и наемные рабочие) соответствуют
четырем стихиям (воздуху, огню, воде и земле). Первые две касты и стихии
являются символами неба, вторые - земли (в значении низа). Жрецы связаны
со стихией воздуха, их духовность (сравни - "дух" и "воздух",
"дуновение") жестко ориентирована на небо. Стихия воинов -
огонь - они стремятся охватить и небо, и землю подобно тому, как почитаемая
ими кровь (красная, огненная жидкость) синтезирует духовное и телесное
("Кровь есть душа" - Библия, Книга Бытия). Вайшьи (особенно
буржуа, т. е. элита "третьего сословия") символически выражают
реалии водной стихии - денежная стихия такая же подвижная, слабофиксированная,
ликвидная. Наконец, шудры соответствуют грубой, малоподвижной, косной
земле и всему тому, что добывается из земли. При этом положение низов
"третьей касты" весьма двойственно. Крестьяне и ремесленники
обладают пусть и небольшой, но собственностью, и с этой стороны они
ближе к буржуазии, но одновременно эти социальные группы заняты физическим
трудом, обрабатывая землю и ее продукты, что ставит их на одну доску
с пролетариями. Эту двойственность в свое время хорошо подметили классики
марксизма, теоретики четвертой касты, рассматривающие крестьянство как
мелкую буржуазию, сочетающую трудовое и буржуазное начало (отсюда, кстати,
такое глубинное недоверие к крестьянству со стороны последовательных
коммунистов). С известной долей осторожности можно причислить крестьян
и ремесленников к шудрам, или, по крайней мере, признать переходный
характер их социального положения.
Взаимоотношения
четырех каст, равно, как и взаимоположения четырех стихий, могут быть
гармоничными, а могут отличаться враждой. Так, жаркий и сухой воздух
способствует огненной стихии, а холодный и влажный - нет. Вода может
кормить почву, а может и затапливать ее. И так далее, и тому подобное.
Вместе с тем, при всем многообразии вариантов ясно, что наименее совместимы
огонь и вода, т. е. касты кшатриев и вайшьев. Последние например, как
огня, боятся войны, упорно отстаивая пацифистские и полупацифисткие
ценности. Знаменитое противопоставление Героя и Торгаша здесь более
чем показательно.
Поэтому, с точки
зрения "сакральной науки" можно и нужно говорить, в первую
очередь, о противостоянии Огня и Воды. Евразийцы же переносят центр
тяжести на борьбу Воды и Земли, т. е. Моря и Суши. Вообще, их абсолютизация
геополитики, с ее анализом вертикальной плоскости Земли крайне
показательна - в данном случае заметно сугубо материалистическое стремление
(очевидно, неосознанное) поставить землю выше неба.
Так что же, может
быть противостояние Земли и Воды есть досужая выдумка евразийцев? Нет,
конечно. Евразийцы совершенно верно отметили наличие данного конфликта,
просто они сделали из него совершенно неверные выводы. Указанное противостояние
является не противостояние Традиции и анти-Традиции, оно есть противостояние
двух анти-Традиций, двух материалистических мировоззрений, одно из которых,
либерально-капиталистическое, ставит на первый план биологию, другое,
пролетарско-коммунистическое - грубую материю.
Капитализм есть
общество потребления, ставящее своей главное целью полное удовлетворение
потребностей человеческой плоти и потому его можно со всем основанием
назвать социал-биологизмом (любопытна и показательна связь с водной
стихией - известно, что тело человека на 80% состоит из воды). Как социально-экономический
и политический строй он намного эффективней коммунизма, т. к. ставит
во главу более организованную форму материи - живую природу. А вот коммунизм
превозносит т. н. материю - "объективную реальность", представляющую
собой совокупность всего вещества, в котором разум и жизнь выступают
лишь компонентами некоего абстрактного, неразумного и неживого космического
чудища. Коммунисты, правда, всегда пытались доказать, что они отличают
вещество от материи, но все эти попытки выглядят неубедительно, слишком
уж косна и неподвижна их "объективная реальность", которую
смело можно сопоставить с самым тяжелым элементом космоса - с землей.
Вот к этому то материализму почвы и привязано евразийство с его культом
географии, органично дополняющим грубый "вещизм" откровенных
коммунистов.
В области конкретной
практики цивилизационного строительства капитализм убедительно доказал
свое преимущество, противопоставив коммунизму более гибкие и действенные,
но сущностно одинаковые средства. Вот сейчас то нам и понадобится порассуждать
на тему плана и рынка, которая столь любима национал-большевиками и
которую они кладут в основу своего деления на левых и правых в экономике.
Статья А. Малера
снова воспроизводит старую дугинскую идею о левом и правом в экономике,
причем в ней это делается на новом уровне и тем ценнее полемика именно
с Малером. Дугинскую концепция, как известно, объявляла ориентацию на
рынок "правизной" в экономике, а план, напротив - "левизной".
В то же время правизна в политике означала стремление к консерватизму
(иерархии, единоначалию, державности), а левизна - к демократизму и
либертианству. Идеал национал-большевики видят именно в сочетании политической
правизны и экономической левизны, отождествляя этот синтез с консервативной
революцией. Понять, почему Дугин причислил рынок к правым ценностям
сложно, хотя и можно, ведь старый , архаический консерватизм часто апеллировал
к свободе хозяйственной деятельности, подчас полемизируя с либералами,
считая их воззрения слишком уж унификаторскими. Малер дополняет Дугина,
обращая более пристальное внимание на генезис "консервативного
либерализма" и связывая его с влиянием рыночных отношений на поздние
монархические режимы: "В экономике "правыми" являются
сторонники рыночной, т.е. капиталистической системы, которая набирала
силу в 17-18 вв. пользуясь полным невниманием традиционной власти (церкви
и монархии), которая сама органично встраивалась в нее. Но на определенном
этапе обнаружилась полная невозможность сочетать Традицию и Рынок, и
силы капитализма (буржуазный класс) востребовали идеологического и политического
выражения своих интересов, которое они получили в идеологии "либерализма".
Здесь необходимо подчеркнуть, что "либерализм" изначально
именно экономическая идеология - идеология свободных экономических отношений,
свободы торговли. "Левыми" в экономике, соответственно, являются
сторонники подчиненной, регулируемой, плановой экономики, которая нашла
свое наиболее общее идеологическое оформление в "социализме"
и его радикальной версии - "коммунизме"". Однако, в том
то и дело, что либерализм отнюдь не основан на свободе экономической
деятельности. Напротив, он представляет собой самое тоталитарное направление,
доводящее планирование до своего абсолюта. То, что на первых порах либералы
распространялись о полной свободе предпринимательства и фритредерстве,
никого не должно обманывать, это, опять-таки, всего лишь фразеология,
при помощи которой капиталистический уклад избавлялся от средневековой,
феодальной регламентации. И как только он от нее освободился,
то в его недрах немедленно началась создание мощнейших регламентирующих
структур - монополий. Они существеннейшим образом ограничили свободу
конкуренции, откровенным образом диктуя цены на определенные виды продукции.
К этому еще надо прибавить активность крупных банков, направляющих основные
кредитные потоки в нужные отрасли и к нужным предпринимателям. Прямо
таки вопиет о тоталитарной сущности капитализма т. н. "маркетинг",
предполагающий создание потребностей у потенциальных покупателей.
Вдумаемся, целью экономики является не столько удовлетворение потребностей,
сколько их планирование с целью обогащения рекламодателей! Это уже не
говоря об активном использовании в капиталистическом мире индикативного
планирования и откровенного вмешательства государства в хозяйственную
жизнь крупного капитала - естественно, с целью облегчения его существования
(например, довольно часто применяются национализация убыточных отраслей,
их "капремонт" и последующая реприватизация). Чем не плановая
экономика? Несомненно, она более гибка по сравнении с экономикой социализма,
ибо отводит определенное место свободе хозяйственной деятельности и
учитывает стихийные факторы, неизбежные в экономике. Но, самое главное
- либерализм создает впечатление соответствия собственному названию,
да так лихо, что многие борцы с либерализмом (в том числе и нацболы)
стали жертвой этого крупномасштабного обмана.
Либерализм, если
отрешиться от множества "левых" и "правых" штампов,
есть наиболее утонченная и действенная форма тоталитаризма. Помимо экономической
тирании, он, также, как и его откровенный красный собрат (но только
более гибко), предполагает и тиранию политическую. Манипулирование сознанием
- лучшее тому подтверждение - оно, вне всякого сомнения, должно считаться
наивысшей степенью насилия. Кстати, именно это манипулирование, осуществляемое
грандиозными медиа-"империями", и скрывает от внимания, а
самое печальное - понимания, общественности наличие откровенного либерального
террора против идеологических противников либерализма, которые подвергаются
уголовным преследованиям, либо "более мягкому" административному
давлению посредством "запрета на профессии" (ФРГ) или "информирования
о неблагонадежности" (США).
Более того, либерализм,
который клянется в приверженности правам человека, личности, индивидуума
- практикует самый настоящий, хотя, опять же, замаскированный, коллективизм.
Личность при капитализме не расцветает, не развивается, но, напротив,
обезличивается. Знаменитый "индивидуум" либерального общества
является не личностью, но единицей из числа некоего математически абстрактного
множества, отличающейся от других единиц лишь количественно. Либерализм
делает всех похожими друг на друга, стирая социальные (в первую очередь,
сословные), национальные, религиозные, культурно-бытовые (единая одежда,
стиль поведения и т. д.) и даже половые отличия. Получается. что либеральный
"индивидуум" полностью растворен в коллективе и наилучшим
образом реализует коллективистские черты "левых" и "правых"
тоталитаристов - наивных оппонентов либерализма.
Либеральное общество
- тоталитарно, но традиционное общество - плюралистично. Я намерено
употребляю именно этот, скомпрометированный в глазах традиционалистов,
термин для того, чтобы ярче выразить свою мысль. Разговор ведется, естественно,
не о лживом либеральной "мифе" почти полного плюрализма (которого
никогда не было и не будет), но о наличие в мире Традиции действительного
и ответственного плюрализма, предполагающего диалектическое сочетание
единства и многообразия - разнообразия. Для всего человечества это разнообразие
означает резкое отличие друг от друга (религий) этносов, государств,
культурно-исторических типов (при единстве в творящей энергии Божества).
Для каждой же из перечисленных "общностей" - резкое различие
социальных (сословных) миров и исторических регионов (при единстве веры,
крови, языка, территории и т. д.). Все это вытекает из сути различных
религиозных (глубже - эзотерических) традиций, которые, так или иначе,
видят в Абсолюте ничто иное, как Божественное, в высшей степени, чудесное
многообразий. Абсолют в оптике этих традиций есть и бытие, и небытие,
и в то же время - не то и не другое. Он вообще - не это, и не то. И
он же характеризуется сотнями и тысячами имен. Действительно, разве
можно свести абсолютное и запредельное начало к какому либо одному или
нескольким знаменателям? Разумеется, нет.
И коль скоро,
тварный мир подобен миру Божественному, то его устроители обязаны усиливать
разнообразие социальных отношений. И экономика - не исключение. Если
либерализм и коммунизм пытаются свести все многообразие хозяйственных
институтов к частной или государственной собственности (показательно
акционирование по западному образцу, имеющее своей целью превратить
максимально большое количество людей в мелких капиталистов), то традиционное
общество характеризуется наличием множества форм собственности. Здесь
не имеется ввиду пресловутое "равенство всех видов собственности"
(такое же мифическое, как и полный плюрализм либералов) - какой то из
видов собственности всегда будет преобладать - преобладать, но не подавлять.
Так, средневековая цивилизация предполагала преобладание крупного частного
(некапиталистического) помещичьего хозяйства, однако, наряду с ним успешно
существовали и другие виды собственности: мелкое крестьянское хозяйство,
артельное коллективное хозяйство, корпоративно-ремесленное хозяйство,
частное (мелкое и крупное) торговое хозяйство, государственное хозяйство.
Все они были относительно суверенны - при верховенстве государства,
точнее - Государя.
Как видно, сводить
противостояние Традиции и Модерна в экономике к противостоянию плана
и рынка абсолютно неправильно, т. к. план и рынок - это экономические
инструменты, необходимые любому общественному строю, также, как необходимо
денежное обращения или система кредита. Все дело в их использовании.
Забвение хотя бы одного их них ведет к элементарному краху всей цивилизационной
системы. Загвоздка в том, что на самом то деле ни план, ни рынок неустранимы
из экономики, просто их могут не замечать, а это уже чревато выходом
из под контроля - с последующей аннигиляцией системы. Так, советизм
всего лишь объявил об абсолютной плановости, но рынок никуда
не исчез, он просто был загнан в совершенно немыслимый формат существования.
Посмотрите на цифры плановых заданий первой пятилетки, сравните их с
цифрами выполнения и вы поразитесь не состыковке. Практически в каждую
пятилетку заранее намеченные рубежи не совпадали с достигнутыми - сказывалась
экономическая стихия. Но даже не это страшно.
Сталинская мобилизационная
система решала задачу спешного создания мощной индустриальной базы,
необходимой для успешного ведения войны, и, в перспективе - восстановления
разрушенной мирной экономики. Как только эти задачи были выполнены,
возникла необходимости известной децентрализации, ибо постоянно работать
в режиме мобилизации просто невозможно. Надо было создать компактный
частный сектор, хотя бы - в сфере услуг. Но вместо этого произошло сохранение
прежней госмонополии - при ослаблении реального контроля со стороны
государства, которое уже не могло выдерживать прежние темпы. В результате,
в хрущевско-брежневское время возникла настоящая альтернативная - частнокапиталистическая
- экономика. Возникла она в подполье (т. н. "теневая экономика"),
однако, ее обороты (примерно 80 млн. рублей - почти полбюджета) свидетельствуют
в пользу того, что в 70-80-х гг. мы имели самый настоящий классический
рынок, только рынок, неконтролируемый государством и в полной мере работающий
против страны и народа. Собственно говоря, сама буржуазная революция
1991 г. имела мощнейшую социальную базу в лице вполне сформировавшегося
отечественного криминального капитала. После этого быть большевиком
и говорить о "теряющей авторитет монархии и теократии", которые
"аккуратно сочетались с набирающими силу рыночными отношениями"
не очень то корректно.
План и рынок должны
сочетаться и поддерживать разнообразие всех видов собственности (при
ограничении капитала и приоритете артельного коллективизма), причем
само плановое регулирование необходимо строить как "плюралистическую"
систему, в рамках которой составление плановых заданий осуществляется
с учетом мнения предприятий, их руководителей и работников.
Теперь надо просмотреть
еще один евразийский "триллер" - "противостояние Труда
и Капитала". В оптике дугинизма эти две категории также приобретают
характер манихейских Света и Тьмы, хотя в реальности снова имеют место
быть необходимые экономические инстументы. Они, впрочем, тоже могут
приобрести характер чего то опасного и вредного, если их использовать
не во благо, а во вред, абсолютизируя одну их функций экономического
целого.
Ведь что такое
столь пугающий наших левых капитал? Грубо говоря, это деньги, увеличивающие
стоимость посредством выполнения хозяйственных операций. Или еще грубее
- это деньги, приносящие прибыль в виде денег. Без капитала немыслима
экономика - как, например, обеспечить промышленное развитие без вложения
туда капиталов (вспомним столь часто встречающееся слово "капиталовложение"),
котороые создают новые, столь же необходимые капиталы? Очевидно, что
здесь нет ничего пугающего. Но это, конечно, пока капитал ориентирован
на увеличение массы конкретного продукта. Если же он функционирует ради
себя же самого, тогда начинается абсурд. Деньги, ставшие целью экономики,
а не ее средством, сводят к некоей адской бессмыслице - нечто, не имеющее
особой ценности само по себе (бумажки, металлические кружочки, пластиковые
карточки и т. д.) превращаются в идеальную ценность. То есть происходит
радикальная фальсификация природы и вообще - Богом сотворенной реальности.
Капитал с маленькой буквы становится тем самым Капиталом, который снится
большевикам в их кошмарных снах. Но, повторюсь, сам по себе капитал
(как и сам по себе рынок) не есть нечто отрицательное. Отрицательное
же значение может приобрести абсолютно все, если его доводить до абсурда.
Например - жизнь, понимаемая как вечное физическое существование, или
хотя бы как абсолютная ценность. Так, православные богословы вполне
определенно указывают на то, что если бы не было смерти, падший человек
безмерно укрепился в своих грехах.
Против Капитала
с большой буквы есть одно весьма действенной средство - ограничение
капитала, который пишется с буквы маленькой. Огромные объемы финансово-промышленных
ресурсов всегда представляли собой весьма реальную угрозу раздавить
своей массой личность владельца, превратить его в раба денег, навязывающего
свое извращенное понимание реальности другим людям. Поэтому необходимо
ликвидировать крупный капитал и ввести строгий (но не тоталитарный)
контроль за капиталом средним и мелким (финансовый капитал следует отменить
полностью).
Далее следует
"лучезарный Труд". Это тоже средство, конкретно - задействование
капиталов, орудий, знаний и т. д. в целях преобразования окружающей
человека среды. Труд не может противостоять капиталу, ибо сам капитал
возникает в результате труда, речь должна идти лишь о приоритете труда
над одним из своих следствий. Причем обе реальности вполне возможно
рассмотреть с "точки зрения" друг друга. Так, труд является
(в определенном смысле) овеществленным капиталом, а капитал - соизмеренным
трудом. Труд также может принять характер чего то инфернального, причем
в этом случае он становится оборотной стороной того самого вредоносного
Капитала.
Абсолютизация
труда в сущности есть сугубо буржуазное явление и в социализме оно возникло
как некое отражение реалий капитализма (коммунизм вообще "выполз"
из капитализма - из его рационалистической философии Просвещения и классической
политэкономии). Ведь именно в недрах протестантизма (главным образом,
кальвинизма) родилась особая, буржуазная этика, возвеличивающая длительный
и упорный, можно даже сказать аскетический труд ради накопления.
Лишь на первых
этапах развития капитализма, да и то - в глазах индустриальных рабочих,
капиталист представлялся этаким пузатым бездельником. В реальности же
это - деловой и энергичный человек, проводящий большую часть времени
за интенсивным трудом. В огромном количестве случаев капиталист живет
как самый настоящий аскет, существенно ограничивающий себя в удовлетворении
материальных потребностей. Весьма распространен образ бизнесмена, питающегося
кашкой и калорийными таблетками, бизнесмена, для которого предметы роскоши
являются лишь атрибутами, символизирующими его отделенность от массы
"низших существ". Конечно, такой тип капиталиста не является
единственным, но его наличие говорит о многом.
В традиционном
обществе труд не считался чем то абсолютным. "Лень" имела
не меньшее значение, ибо она давала возможность сочетать накопление
(материальных и духовных ценностей) с их ритуальных растрачиванием.
Труд был равнозначен празднику (ср. - "праздник" и
"праздность"), во время которого человек уподоблялся Солнцу
и Абсолюту - щедро и безвыгодно тратящему свою творящую энергию. Традиционное
общество с его храмовой и аристократической роскошью, с грандиозными
частыми праздниками (особенно выделяются пиры русских князей, на которых
осуществлялись огромные траты запасов продовольствия) было обществом
мистическим, иррациональным. Поэтому то вожди протестантизма, давшего
начало рационалистическому капитализму, и накинулись с такой яростью
на роскошь и великолепие средневековой цивилизации, разоблачая ее с
позиций трудового, прямо-таки большевистского аскетизма. Кстати, не
случайно кумир наших национал-большевиков Э. Никиш был в таком восторге
и от большевиков, и от протестантов - сказалось его сугубо рационалистическое
мышление, которое вполне может сочетаться с самым пламенным национализмом
(но в этом случае уже не может идти разговор о традиционализме). Для
меня такие симпатии к протестантизму просто непонятны, как, впрочем,
непонятны и симпатии нацболов к старообрядчеству, породившему из своей
среды такое огромное количество буржуазных либералов.
Как очевидно,
основные "оппозиции" национал-большевизма не носят характер
какого бы то ни было антагонизма. Точно также и сам большевизм ("простой"
и "национальный") ни в коей мере не является оппозицией капитализму
- он капитализм, но только - государственный и примитивный. А капитализм
есть коммунизм - буржуазный и рыночный, гибкий и эффективный. Вспомним-ка
слова наших обывателей, о том, что де на Западе и построен настоящий
капитализм. Вспомним и то с какой легкостью эти обыватели поменяли красную
"веру" на веру в зеленый доллар. Так что же, неужели снова
катить с горы Красное Колесо, которое как выяснилось катится действительно
вниз - в капиталистическое болото, гасящее любое огненное
чувство?
