Иван Бурмистров
«Бесноватый» фюрер

«Германскому народу следует... знать, что человек, стоявший во главе его, человек, которому народ так доверял, как ни один народ не доверял никогда ни одному вождю, был больным человеком. Эта болезнь стала его несчастьем, его судьбой, а также несчастьем и судьбой его народа» (Гудериан, с. 504)

Надо сказать, что Гитлеру ставили очень много разных психиатрических диагнозов. Если не принимать в расчёт «диагнозы», поставленные психоаналитиками в русле их мифологии («злокачественная кровосмесительная привязанность», «некрофилия» и т. п.), и рассматривать только нозологии, признанные в современных научных классификациях (МКБ-10, DSM-IV), а также отсеять малоубедительные диагнозы (например, маниакально-депрессивный психоз и эпилепсию), то остаются две вещи несомненные: нарциссизм и паранойя.

 

Нарциссизм

Диагностические критерии нарциссического личностного расстройства включают всепроникающий паттерн грандиозности и отсутствия эмпатии. Диагностические признаки для этого расстройства включают: грандиозное чувство самозначимости; отсутствие эмпатии; ярость и агрессию; веру в собственную уникальность и исключительность; потребность в восхищении; эксплуатативность в межличностных отношениях; зависть к достижениям других; чувство привилегированности; пренебрежение к этическим нормам; вызывающее, наглое поведение; патологическое враньё; склонность к реактивным депрессиям; ипохондрию.

Согласно одной из теорий, в основе нарциссизма лежит противоворечие, заключающееся в одновременном наличии демонстративной грандиозности и подлинной, но скрываемой неуверенности (неполноценности). Настоящее «Я» – это неполноценность, а грандиозность – её компенсация (Короленко, с. 179-192).

Грандиозность

Гитлер постоянно распространялся о своём поистине божественном предназначении и якобы возложенной на него великой миссии. Ещё на фронте он удивлял сослуживцев заявлениями: «Вы ещё обо мне услышите! Подождите, пусть придёт моё время!» (Ноймайр, с. 203). После поездки в Берлин в начале 20-х годов Гитлер рассказывал партийным соратникам: «Порой мне казалось, что я, как Иисус Христос, пришёл в храм моего Отца и увидел в нём менял» (Ноймайр, с. 213). Гитлер любил сравнивать себя не только с Господом, но и с Наполеоном, Александром Македонским и Фридрихом Великим (Ноймайр, с. 214, 260). Национал-социализм он величает религией, так что сам Гитлер получается мессией-спасителем (Ноймайр, с. 218). В 1938 году Гитлер заявлял: «Я верю, что такова была воля Всевышнего, пославшего оттуда [из Австрии] в Рейх мальчика, позволившего этому мальчику вырасти, стать вождём нации, чтобы затем предоставить ему возможность вернуть свою родину в лоно Рейха» (Ноймайр, с. 243). «У меня, как у Христа, есть долг перед своим народом» (Грин, с. 437). «Каждый, входящий в рейхсканцелярию, должен чувствовать, что посетил властителя мира» (Энциклопедия, с. 178). Гитлер был убеждён, что «как индивидуум по своей духовной и творческой силе один превосходит весь мир» (Ноймайр, с. 317). «Он был убеждён в своей роли мессии, считал себя предназначенным самим Провидением сделать Германию великой» (Риббентроп, с. 59).

Для нарциссических личностей также характерно отрицание собственной ответственности за неудачи. Нарциссические личности не допускают мысли о том, что они способны совершить ошибку. Неуспех они всегда объясняют случайными и внешними факторами.

В случае неудачи Гитлер всегда искал «козлов отпущения» (Гудериан, с. 352, 437). Когда в 1945 г. настал крах, Гитлер отнюдь не стал задумываться о его объективных причинах. Вместо этого он жаловался Геббельсу: «Всё идёт не так, словно кто-то наслал на меня злые чары; удача от меня отвернулась» (Брамштедте, с. 377). То же он говорил и Риббентропу: «Тот факт, что он потерпел поражение, фюрер, говоря со мной, назвал судьбой» (Риббентроп, с. 60). Ранее, во времена, когда «судьба» была к нему более благосклонна, фюрер выражался по-другому: «В течение почти двадцати лет огромных реальных успехов время было послушно мне и тем самым подтвердило, что я – непогрешимый, уникальный гений человечества» (Ноймайр, с. 254).

Нарциссическая ярость

Одним из основных внешних проявлений нарциссического личностного нарушения является ярость, являющаяся прямым выражением высокой агрессивности, свойственной всем нарциссическим личностям (Короленко, с. 186).

Принято считать, что ярость всегда была «фирменным стилем» Гитлера. Он не только упивался яростью и агрессией в своих выступлениях перед широкими массами, но и нередко буйствовал в узком кругу приближённых. Однако, было бы неверным считать, что Гитлер постоянно пребывал в бешенстве и непрерывно орал. Вспышки ярости были скорее исключением из его обычно вежливого и любезного поведения. Поэтому некоторые наблюдатели интерпретируют агрессивный характер его публичных выступлений как «приём ораторского искусства», а его взрывы «в кулуарах» – как «актёрство» и средство давления на соратников (Ноймайр, с. 300).

Тем не менее, серьёзный дефицит самоконтроля – в форме необузданной ярости – отмечался у Гитлера всеми, кто постоянно с ним общался. Порой фюрер «растормаживался» до совершенно неприличного состояния. Живописное описание одного такого эксцесса дал Гудериан:

«Гитлер с покрасневшим от гнева лицом, с поднятыми кулаками стоял передо мной, трясясь от ярости всем телом и совершенно утратив самообладание. После каждой вспышки гнева он начинал бегать взад и вперёд по ковру, останавливался передо мной, почти вплотную лицом к лицу, и бросал мне очередной упрёк. При этом он так кричал, что глаза его вылезали из орбит, вены на висках синели и вздувались» (Гудериан, с. 464).

А вот описание реакции Гитлера на покушение 20 июля 1944 года, данное генералом фон Хольтицем: «Я стал свидетелем взрыва души, исполненной ненависти... Он сам себя вгонял в бессмысленное возбуждение, изо рта его буквально шла пена, всё тело его тряслось так, что письменный стол, за который он ухватился, также пришёл в движение. Он обливался потом, и его возбуждение ещё более возросло, когда он орал, что «эти генералы будут болтаться на виселице». И здесь я со всей определённостью понял: передо мной помешанный» (Ноймайр, с. 265-266).

Риббентроп описывает целый ряд ситуаций, когда вспышки ярости фюрера ставили под угрозу достижение важных внешнеполитических целей:

«Он мог приходить в слепую ярость и не всегда умел владеть собой. Это проявлялось порой по дипломатическим поводам. Так, в Годесберге, когда пришло известие о мобилизации в Чехословакии, он уже был готов прервать совещание с Чемберленом и вдруг вскочил с покрасневшим лицом – признак его необузданного гнева. Я вмешался с целью успокоить его, и Гитлер потом благодарил меня за то, что этим я спас конференцию. И во время переговоров с Франко в Андее он тоже вскочил в возбуждении с места, когда [министр иностранных дел] Серано Сунье довольно неудачно «встрял» в беседу. То же самое было и с [английским послом в Германии] Гендерсоном во время польского кризиса, когда тот своей бесцеремонностью (он стукнул ладонью по столу) возмутил Гитлера. Фюрер опять побагровел, и я уже видел надвигающуюся катастрофу, но и на этот раз мне удачно заданным вопросом удалось переключить его внимание на другую тему. Потом Гитлер сказал Гессу, что уже готов был вышвырнуть Гендерсона за дверь. Такие ситуации за все эти годы возникали не раз... После одного такого инцидента... он откровенно сказал мне: «Знаете ли, Риббентроп, иногда я совсем не могу совладать с собой!»» (Риббентроп, с. 56-57).

В 1942 г. Риббентропу тоже посчастливилось узреть фюрера «во всей красе»:

«Адольф Гитлер пришёл... в такое сильное возбуждение, в каком я его ещё никогда не видел. Когда я вознамерился выйти из кабинета, он в резких выражениях бросил мне упрёк, что, постоянно противореча ему, я совершаю преступление, ибо этим подрываю его здоровье. Он выкрикнул это обвинение с таким ожесточением, что оно глубоко потрясло меня и заставило в тот момент опасаться, как бы с ним не случилось какого-нибудь припадка» (Риббентроп, с. 258). (Заметим, что мотив «угрозы здоровью» тоже очень характерен для рассматриваемой патологии – см. ниже.)

Психиатры связывают агрессивность и ярость с подсознательным страхом крушения хрупкой конструкции «грандиозность – неполноценность», лежащей в основе нарциссизма. Поэтому у нарциссических личностей ярость часто является реакцией на критику (Короленко, с. 186). Хотя никому в Третьем Рейхе не позволялось критиковать фюрера, известно, что Гитлер до своего прихода к власти был весьма чувствителен к критике со стороны немецкой прессы (Ноймайр, с. 216), а до начала войны – прессы зарубежной (Риббентроп, с. 83).

Отсутствие эмпатии

Гитлер в течение всей жизни избегал нормального человеческого сближения с кем-либо, его личная сфера оставалась совершенно закрытой даже для ближайших соратников.

«За все годы... сотрудничества я в человеческом плане не сблизился с ним в большей мере, чем в первый день нашего знакомства, хотя мной пережито вместе с ним так много. Во всём его существе было что-то такое, что невольно отстраняло от личного сближения с ним» (Риббентроп, с. 55).

«...Была у него и роковая черта в характере – замкнутость, самоуединение. У него не было ни одного настоящего друга. Даже его старые партийные коллеги были всего лишь его сподвижниками, но отнюдь не друзьями. Насколько мне известно, Гитлер ни с кем не поддерживал дружественных отношений. Никому он не рассказывал о своих сокровенных мыслях, ни с одним человеком не беседовал откровенно. Как не мог он найти себе друзей, так не мог он иметь способностей страстно и серьёзно любить женщину... Одиноко шёл он по миру, помешанный на своих гигантских планах» (Гудериан, с. 501).

«Мне неизвестно о его дружбе с кем-либо. Он был очень замкнутым человеком» (Иоганна Вольф, личный секретарь Гитлера с 1929 г.) (Ноймайр, с. 222).

Отрицание моральных норм

Переживание собственной сверхзначимости проявляется у нарциссических личностей в отрицании обязательности для них этических норм, которые якобы писаны только для «обычных людей». Нарциссические личности живут по принципу «цель оправдывает средства», они считают для себя вполне приемлемыми ложь и нарушение общеобязательных правил (Короленко, с. 192).

После победы над Францией «нарциссизм Гитлера достиг небывалой высоты. В разговоре с одним из партийных функционеров он... заявил, что первым и единственным из смертных вознёсся в «статус сверхчеловека», в связи с чем его следует рассматривать как «не столько человеческое, сколько божественное» существо, которое стоит «над законом» и к которому «неприменимы условности человеческой морали»» (Ноймайр, с. 249).

Статс-секретарь геббельсовского министерства пропаганды Отто Дитрих после войны писал: «При выборе средств... у него полностью отсутствовало чувство добра и зла, отсутствовал моральный императив» (Ноймайр, с. 248).

В конце войны, по воспоминаниям Шпеера, Гитлер «умышленно хотел, чтобы люди гибли вместе с ним. Для него уже не существовало моральных границ. Конец собственной жизни означал для него конец всего» (Ноймайр, с. 316).

Склонность к реактивным депрессиям

Нарциссические лица в случае серьёзных неудач при осуществлении их планов могут впадать в кратковременную депрессию. Однако, нарциссическая депрессия проходит, как только возникают благоприятные условия для продолжения реализации планов (Короленко, с. 190-191).

Гитлер неоднократно проявлял депрессивные реакции, вплоть до суицидальных попыток (в 1923 г. после провала Мюнхенского путча и в 1931 г. в связи с самоубийством его племянницы Гели Раубаль). В этом же ряду можно рассматривать и двухнедельный отказ от пищи после заключения в крепость Ландсберг (Ноймайр, с. 215-216), и суицидальное настроение после неудачи НСДАП на выборах 6 ноября 1932 года, совпавшее по времени с попыткой самоубийства Евы Браун (Ноймайр, с. 236). Но все эти депрессии носили достаточно кратковременный характер, и Гитлер неизменно возвращался к активной политической деятельности.

Ипохондрия

Гитлеру был свойственен страх за собственное здоровье, который, вероятно, имел своё основание в многочисленных психосоматических симптомах – известно, что фюрер жаловался на желудочные колики, обильное потовыделение, тремор конечностей. Желудочные колики мучали фюрера при любых психических перегрузках – как в радостные (аншлюс Австрии), так и в тревожные моменты (оккупация Рейнской области, оккупация Чехословакии). В последнем случае боли были так сильны, что Гитлер приступил к составлению завещания. Эти боли, однако, мгновенно прекратились, как только ситуация получила благоприятное для Гитлера развитие.

Боли в желудке Гитлер считал предвестниками рака. Ипохондрия также выражалась в преувеличенном страхе заболеть сифилисом или вообще какой-нибудь заразной болезнью (Ноймайр, с. 285). (Здесь можно усмотреть некоторую параллель с отношением Гитлера к евреям. Как только Гитлер начинал говорить о евреях, сразу начинали мелькать «паразиты», «черви», «бациллы», «чума», «вирус», «туберкулёзный народ» и т. п. (см., напр., Гитлер, с. 51).)

 

Паранойя

Основными симптомами параноидного личностного расстройства являются: сверхценные и бредовые идеи, подозрительность, недоверчивость, упрямство. Всего этого у Гитлера было в избытке.

Сверхценные и бредовые идеи

Политику, проводимую Гитлером, определяли четыре взаимосвязанные сверхценные идеи: величие Германии, борьба с евреями, уничтожение большевизма и завоевание «жизненного пространства» на Востоке. При этом «борьба с евреями» носила характер, скорее, не сверхценной, а бредовой идеи, поскольку предполагала существование всемирного еврейского заговора. То же можно сказать и о «борьбе с большевизмом».

Фюрер был абсолютно уверен, что СССР (или «Азия», как он порой выражался) планирует «порабощение» Европы (да что там мелочиться – всего мира), и на этом основании зачастую отвергал любые объективные доводы о политическом и военном положении. «Борьба с большевизацией Европы» стала важнейшей частью «мессианской программы» Гитлера. Из-за этого он вмешался в гражданскую войну в Испании, хотя это привело к обострению отношений с Англией, с которой Гитлер всегда желал «вечной дружбы». Из-за этого был заключён Антикоминтерновский пакт с Японией, что вызвало недоумение немцев по поводу «расовых аспектов» этого союза. Из-за этого во время войны Гитлер принципиально отказывался от переговоров со Сталиным: «В борьбе против большевизма никакому компромиссу места нет... Исход этой войны дипломатическими средствами решён быть не может!» (Риббентроп, с. 96-98). Из-за этого Германия и потерпела крах во II Мировой войне.

Понятно, что «мировоззренческая» антикоммунистическая политика Германии вызывала недоумение в европейских странах, придерживавшихся традиционной «реальной политики»:

«В намерения Гитлера входило подтолкнуть к участию в антикоммунистическом фронте также и Британскую империю... Когда я в январе 1937 г., после подписания Италией Антикоминтерновского пакта, вернулся из Рима в Лондон, у меня состоялась беседа по этому поводу с английским министром иностранных дел Иденом. Я хотел доказать ему значение этого идеологического сплочения для всего культурного мира. Когда Иден заявил мне, что в Англии подписание Антикоминтерновского пакта... воспринято с неудовольствием, я со всей откровенностью растолковал ему смысл и цель пакта и его значение для всего некоммунистического мира, а тем самым и для Британской империи. Я указал на то, что этот пакт не направлен ни против кого другого, кроме мирового коммунизма, и что он открыт для вступления в него и Британии. Но я натолкнулся на полное непонимание со стороны Идена, и даже позже мне никогда не доводилось услышать от английского правительства хоть что-то насчёт этой инициативы. В Англии не хотели видеть коммунистической опасности» (Риббентроп, с. 119-120).

Нет ничего удивительного в том, что на Нюрнбергском процессе державы Оси были обвинены в заговоре с целью планомерной подготовки мировой войны и завоевания всего мира. Паранойя немцев закономерно породила паранойю у Союзников. А всё потому что немецкая политика была им «непонятна»...

Другой «принципиальный мировоззренческий вопрос» – бескомпромиссная политика Гитлера в отношении евреев создала для Германии «дополнительное внешнеполитическое бремя, равнозначное по своей тяжести вражде какой-либо великой державы» (Риббентроп, с. 137).

Патологическая ненависть к евреям одолевала Гитлера на протяжении всей его политической карьеры. В 1922 году он обещал, что после прихода к власти «прикажет поставить на площади Мариенплац в Мюнхене столько виселиц, сколько поместится, лишь бы не мешать проезду транспорта, и прикажет вешать евреев, одного за другим, и висеть они будут столько, сколько позволят элементарные нормы гигиены. И как только снимут одних, сразу же будут повешены следующие, пока в Мюнхене не останется ни одного еврея» (Ноймайр, с. 213).

В «Mein Kampf» Гитлер определил политику в отношении евреев – уничтожение: «Я уверен, что действую вполне в духе Творца всемогущего: борясь за уничтожение еврейства, я борюсь за дело Божие» (Гитлер, с. 56).

Согласно непреклонному убеждению Гитлера, межгосударственный еврейский центр с филиалами в Москве, Париже, Лондоне и Нью-Йорке вёл планомерную скоординированную работу по большевизации всего мира. Гитлер на полном серьёзе полагал, что Сталин находился под еврейским влиянием. Риббентроп, который, в отличие от большинства верхушки Третьего Рейха (Гитлер, Гиммлер, Борман и Геббельс были адептами «теории заговора»; Геринг антисемитом не был), во всемирный еврейский заговор не верил, потратил массу усилий на то, чтобы повернуть германскую внешнюю политику в рациональное русло. Одно время (в 1939-1940 гг., после подписания мирного договора с СССР) ему даже казалось, что фюрер «эволюционирует» в нужном направлении. Однако, «в дальнейшем ходе войны фюрер всё сильнее возвращался к мысли о действенности интернационального еврейского заговора против Германии» (Риббентроп, с. 216). «Переубедить Адольфа Гитлера было невозможно, и он постоянно повторял мне, что в этом вопросе я ничего не смыслю» (Риббентроп, с. 276). «В 1944 г. высказывания Гитлера всё больше концентрировались на столкновениях с еврейством. В конце концов им овладел тупой фанатизм» (Риббентроп, с. 278).

Недоверчивость и подозрительность

Подозрительность параноических личностей «носит всеохватывающий характер, поскольку болезненная подозрительность порождается не определёнными внешними обстоятельствами, а коренится в психике самой личности» (Леонгард, с. 120).

Недоверчивость отмечалась многими современниками как основополагающая черта характера Гитлера. Верховный комиссар Данцига от Лиги Наций швейцарец Карл Бургхардт в начале 30-х гг. писал: «Он не доверяет никому и ничему, подозревает каждого в контакте с врагом или даже в готовности перебежать на сторону врага» (Ноймайр, с. 300). «Был ли вообще хотя бы один генерал, которому доверял Гитлер?.. На этот вопрос можно ответить только отрицательно» (Гудериан, с. 350). Гитлер «мог быть непостижимо недоверчивым» (Риббентроп, с. 56). «К министерству иностранных дел и его чиновникам Гитлер относился с недоверием» (Риббентроп, с. 134). Шпеер говорил, что недоверчивость была «жизненной стихией» Гитлера (Ноймайр, с. 314).

Проблема «Ночи длинных ножей»

Хотя разгром «заговора штурмовиков» обычно приводится в качестве классического примера паранойи Гитлера, тем не менее, остаётся вопрос: а похож ли «заговор» Рёма на «заговоры», изобретавшиеся Сталиным (подразумевается, что сталинские «заговоры» были продиктованы совершенно несомненной паранойей)? Возможно, Гитлер опасался не заговора Рёма, а «Второй революции», о которой постоянно твердил Рём, и которая угрожала положению Гитлера, которого он добился с таким трудом.

Вообще, ситуации с заговорами в случае Гитлера и Сталина представляются принципиально различными. Количество реальных заговоров против Гитлера измеряется, вероятно, десятками, и несколько из них сопровождались покушениями. О реальных заговорах против Сталина, а тем более о покушениях на него, ничего не известно. Бросаются в глаза также различия в реакциях Гитлера и Сталина на раскрытые заговоры. Гитлер неизменно радовался, что остался жив, и принимался рассуждать о том, что избежал гибели благодаря Провидению, и что он теперь абсолютно уверен в своей великой миссии и в своей победе. Сталин, похоже, реагировал на «раскрытие» очередного «заговора» усилением репрессий и изобретением новых «заговоров».

Надо также отметить, что сталинские «процессы» не находили однозначного «понимания» у Гитлера. Гитлер вполне допускал, что Сталин расправляется с какими-то своими врагами, но затруднялся в оценке реальности этих врагов. Во всяком случае, Гитлер знал, что тот же Тухачевский вовсе не был немецким агентом.

Упрямство

Упрямство Гитлера, его несговорчивость, нетерпимость к возражениям, доходящие до полного игнорирования реальности и разумных аргументов, отмечалось многими современниками. «Скорее можно было сдвинуть с места Монблан, чем добиться от фюрера отказа от однажды принятого им решения» (Риббентроп, с. 133-134). См. также ниже.

 

Усугубление симптоматики

Многие отмечают, что фюрер заметно деградировал после каждого серьёзного провала. Первым таким ударом стал Сталинград:

«Когда я увидел Гитлера после катастрофы под Сталинградом (я не встречался с ним 14 месяцев), я заметил, что он сильно изменился. Левая рука тряслась, сам он сгорбился, глаза навыкате смотрели застывшим, потухшим взглядом; щёки были покрыты красными пятнами. Он стал ещё более раздражительным, терял в гневе равновесие, не отдавал себе никакого отчёта в том, что он говорил и какие решения принимал» (Гудериан, с. 503).

Покушение 20 июля 1944 года привело к развитию «второй стадии»:

«Его душевное равновесие было навсегда нарушено. Выступили наружу все злые духи, которые жили в его душе. Его действия ничем не были обузданы» (Гудериан, с. 372). «Свойственное его характеру глубоко укоренившееся недоверие к людям вообще, и к генеральному штабу и генералам в частности, превратилось теперь в ненависть... Грубость превратилась в жестокость, склонность к блефу – в лживость. Он часто говорил неправду, сам не замечая этого, и заранее предполагал, что люди его обманывают. Он никому не верил... Он часто терял самообладание и не давал себе отчёта в своих выражениях... Он постоянно стремился к тому, чтобы ввести себя и окружающих в заблуждение относительно истинного положения вещей, пытаясь сохранить хотя бы видимость крепости своего государственного здания» (Гудериан, с. 369-370).

Геббельс, всегда избегавший каких-либо критических замечаний в адрес фюрера, тоже сетовал в 1945 году:

«Похоже, что счастливая звезда фюрера его покинула! Если бы теперь его увидел человек, не встречавшийся с ним два или три года, он был бы потрясён его видом. Он не только постарел, но и утратил инициативу и уже не может принимать молниеносные решения, полагаясь на интуицию, которая явно его оставила» (Брамштедте, с. 377).

 

Заключение

Должны ли мы сделать вывод о том, что Гитлер был душевнобольным? Нет. Нарциссизм и паранойя – это не обязательно симптомы шизофрении. Однако, Гитлер не был и «нормальным». У него наличествовали выраженные личностные расстройства. Поэтому любой серьёзный анализ деятельности Гитлера обязан принимать во внимание эти личностные расстройства.

 

Литература

Брамштедте Е., Френкель Г., Манвелл Р. Йозеф Геббельс – Мефистофель усмехается из прошлого. Ростов-на-Дону: Феникс, 2000.

Гитлер, Адольф. Моя борьба. S. l.: Ода, S. a.

Грин, Вивиан. Безумные короли. Личная травма и судьба народов. Ростов-на-Дону: Феникс; Москва: Зевс, 1997.

Гудериан, Гейнц. Воспоминания солдата. Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. | @ Bolero.ru

Кон, Норман. Благословение на геноцид. Миф о всемирном заговоре евреев и «Протоколах сионских мудрецов». Москва: Прогресс, 1990.

Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В. Социодинамическая психиатрия. Москва: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2000.

Леонгард, Карл. Акцентуированные личности. Ростов-на-Дону: Феникс, 2000. @ Biblion.ru

Ноймайр, Антон. Диктаторы в зеркале медицины. Наполеон. Гитлер. Сталин. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997.

Риббентроп, Иоахим фон. Мемуары нацистского дипломата. Смоленск: Русич; Москва: Мысль, 1998.

Энциклопедия Третьего рейха / Сост. С. Воропаев, 4-е изд. Москва: Локид; Миф, 1999.

Ясперс, Карл. Общая психопатология. Москва: Практика, 1997. | @ Biblion.ru | @ Bolero.ru

 

© 2001