Александр Витальевич Репников
Будущее России в концепциях русских консерваторов начала XX века

Консерватизм ушедший в оборону заведомо обречен. В начале XX века терявшая опоры монархия, словно повисала в воздухе, и было уже невозможно ждать естественного развития событий, не предпринимая никаких действий. Один из законов политической жизни состоит в том, чтобы захватить инициативу прежде, чем объективная реальность потребует принятия мер. Консерваторы, в отличие от своих либеральных современников, первыми уловили признаки надвигающихся потрясений и смогли зафиксировать их в дневниках и письмах, не предназначенных для всеобщего обозрения. Исследуя русскую “предреволюционную апокалиптику”, А.Ф. Лосев, отметил, что “Победоносцев, Константин Леонтьев или Лев Тихомиров, оказывается, тоже пророчествовали о гибели старого мира. И, вероятно, многие из них в реакцию-то шли в значительной мере из-за отчаяния” [1].

Эсхатологические прогнозы судьбы России можно выявить еще в русской консервативной мысли XIX в. Наибольший интерес в контексте рассматриваемой проблемы представляют взгляды К.Н. Леонтьева (1831 - 1891) в которых причудливо соединилась мечта о великой миссии России и ощущение неотвратимости революционного взрыва. Именно в относительно благополучную для самодержавия эпоху Александра III Леонтьев предрек неизбежное крушение существующего строя. Имперское величие не смутило Леонтьева, заметившего, что “даже самые великие политические успехи наши и в Азии, и в Европе таят в себе нечто трагическое и жестокое… господствуя, мы расплываемся в чем-то неслыханно космополитическом… Не повторяем ли мы в новой форме историю старого Рима? Но разница в том, что под его подданством родился Христос, под нашим скоро родится - Антихрист?..” [2]. В последние годы жизни, Леонтьев разуверился в прочности самодержавной системы России. Неожиданно он сделал ставку на социализм, пытаясь наделить социалистическую доктрину теми качествами, которые ценил в самодержавной России. Ему стало казаться, что историческая роль социализма на российской почве состоит в том, что бы возродить под новой оболочкой старые имперские и антизападнические тенденции. В 1889 г. он высказал мнение о том, что в ХХ и ХХI вв. социализм будет играть ту роль, которую некогда играло христианство. “То, что теперь - крайняя революция, станет тогда охранением, орудием строгого принуждения, дисциплиной, отчасти даже и рабством... Социализм есть феодализм будущего... в сущности либерализм есть, несомненно, разрушение, а социализм может стать и созиданием” [3]. Смешение апокалиптических прогнозов Леонтьева о рождении Антихриста из недр России с рассуждениями об “охранительном социализме” парадоксально только на первый взгляд. Эсхатология и утопия всегда шли в сознании россиян рука об руку. Не случайно современный исследователь русской эсхатологической традиции Вячеслав Шестаков заметил, что “наряду с эсхатологизмом характерной особенностью русского национального сознания всегда была тенденция к социальному утопизму, к созданию зримого образа желаемого (а в антиутопиях - не желаемого) будущего” [4].

Первая русская революция и Русско-японская война серьезно повлияли на футурологические прогнозы консерваторов. Резко усиливается ощущение неизбежности крушения всей существующей системы. Характерна запись, сделанная виднейшим идеологом православного монархизма Л.А. Тихомировым (1852 - 1923) в дневнике после Цусимского сражения: “Дело не в гибели флота... но ведь и вообще все гибнет… Ах, как мне жаль этого несчастного царя! Какая-то искупительная жертва за грехи поколений. Но Россия не может не желать жить, а ей грозит гибель, она прямо находится в гибели, и царь бессилен ее спасти, бессилен делать то, что могло бы спасти его и Россию!

Что ни сделает, губит и ее и его самого. И что мы, простые русские, как я, например, можем сделать? Ничего ровно. Сиди и жди, пока погибнешь!” [5]. На страницах дневников и писем того времени у Тихомирова можно найти десятки подобных высказываний: “Россия - погибшая, презренная… страна”; “правительство так мерзко… что ничего хуже не может быть”; “церковь разлагается”; бюрократия “съела царя”.

Разочарование во власти и ее возможности усовершенствовать существующую систему стало общим местом в рассуждениях практически всех серьезных консервативных мыслителей начала века. В письме от 28 декабря 1911 г. неославянофил К.Н. Пасхалов (1843-1924) жаловался Д.А. Хомякову: “Мы приучаемся мало по малу презирать наше правительство, сознавая его неспособность и бесполезность. А это штука очень опасная. В критическую минуту, когда революция ринется на существующий строй, стану ли я на его защиту? Нет. Мы наверно останемся в стороне… нам осталась одна надежда на великую милость Провидения, которое авось смилуется над нашей несчастной, засиженной всякой нечистью родиной” [6].

Одна из причин политического поражения отечественного консерватизма в начале ХХ века кроется в том, что Николай II, делал ставку не на творческое начало в консерватизме, а исключительно на его охранительную составляющую. Все попытки консерваторов воплотить исповедуемую ими систему взглядов на практике потерпели поражение. Они видели недостатки существующей системы, но не могли открыто критиковать их. Как результат - разочарование во власти и нарастание в консервативной среде ощущения неизбежности “великих потрясений”, которые не замедлили явиться в феврале 1917 года.

После февральской революции, даже такой закоренелый монархист, как В.М. Пуришкевич заявлял о невозможности восстановления монархии. “Как мог я покушаться на восстановление монархического строя - говорил он - если у меня нет даже того лица, которое должно бы, по моему, быть монархом. Назовите это лицо. Николай II? Больной царевич Алексей? Женщина, которую я ненавижу больше всех людей в мире? (Александра Федоровна - А.Р.) Весь трагизм моего положения, как идеолога-монархиста, в том и состоит, что я не вижу лица, которое поведет Россию к тихой пристани” [7]. После отречения Николая II правые отнюдь не мечтали о возвращении ему престола. Узнав в 1918 году о расстреле бывшего самодержца, М.О. Меньшиков (1859 - 1918) писал: “Жаль несчастного царя - он пал жертвой двойной бездарности - и собственной, и своего народа” - и далее рассуждал по поводу отречения - “не мы, монархисты, изменники ему, а он нам... Тот, кто с таким малодушием отказался от власти, конечно, недостоин ее. Я действительно верил в русскую монархию, пока оставалась хоть слабая надежда на ее подъем. Но как верить в машину, сброшенную под откос и совершенно изломанную?.. Мы все республиканцы поневоле, как были монархистами поневоле. Мы нуждаемся в твердой власти, а каков ее будет титул - не все ли равно?” [8]. Другой монархист Б.В. Никольский (1870 - 1918/1919) был не менее откровенен: “На реставрацию не надеюсь... Страшно то, что происходит, но реставрация была бы еще страшнее. Царствовавшая династия кончена, и на меня ее представителям рассчитывать не приходится. Та монархия, к которой мы летим, должна быть цезаризмом, т.е. таким же отрицанием монархической идеи, как революция” [9].

Не особенно жаловавшие простой народ правые после революции окончательно разочаровываются в “Святой Руси”. Страницы дневника М.О. Меньшикова за 1918 год полны горьких записей: “Чтобы убить Россию по-дьявольски, т.е. с наименьшими средствами и с наибольшим соблюдением приличий, достаточно предоставить Россию самой себе. В самой России сложился губительный яд, сжигающий ее медленно, но верно: народная анархия, развязанность от культуры, религии и совести. Идет великое самоистребление народное...” [10]. По степени самобичевания дневник М.О. Меньшикова напоминает “Апокалипсис нашего времени” В.В. Розанова. Оба обвиняли в произошедших событиях интеллигенцию и русскую литературу, оба утратили веру в будущее России и ее народа: “Бог не захотел более быть Руси. Он гонит ее из-под солнца… Значит мы “не нужны” в подсолнечной и уходим в какую-то ночь. Ночь. Небытие. Могила… Мы умираем от единственной и основательной причины: неуважения себя. Мы, собственно, самоубиваемся… мы сами гоним себя” [11]. Для объективности отметим, что подобные рассуждения можно встретить не только у представителей консервативной мысли. Леонид Андреев увидел после Октябрьской революции на месте России “груды обломков и мусора без названия”, можно вспомнить и “Окаянные дни” И.А. Бунина, для которого Россия - “классическая страна буяна”.

Постепенно идея восстановления монархии сменилась у консерваторов идеей диктатуры “сильной личности”. Многие из тех консерваторов, кому удалось эмигрировать из России, впоследствии нашли такую “сильную личность” в лице великих диктаторов ХХ в.

Монархизм сменился цезаризмом. В 1917 году делали ставку на Л.Г. Корнилова, затем видели спасение в А.И. Деникине или А.В. Колчаке Впоследствии одни стали присматриваться к И.В. Сталину, другие - пошли на службу к Гитлеру. Показательна в этой связи эволюция В.В. Шульгина (1878-1976). Убежденный националист и идеолог “белого дела” он еще в 1920 году приходит к мысли о неизбежности появления в России вождя, который “будет истинно красным по волевой силе и истинно белым по задачам, им преследуемым. Он будет большевик по энергии и националист по убеждениям…Весь этот ужас, который сейчас навис над Россией, - это только страшные, трудные, ужасно мучительные… роды самодержца” - записывает он [12].

В 1958 году Шульгин напишет работу “Опыт Ленина”, в которой так оценит путь пройденный страной: “Мое мнение, сложившееся за сорок лет наблюдения и размышления, сводится к тому, что для судеб всего человечества не только важно, а просто необходимо, чтобы коммунистический опыт, зашедший так далеко, был беспрепятственно доведен до конца… Я твердо стою за продолжение опыта с тем, чтобы довести его до конца. Великие страдания русского народа к этому обязывают. Пережить все, что пережито, и не достичь цели? Все жертвы, значит, насмарку? Нет! Опыт зашел слишком далеко” [13].

Казалось, что после падения самодержавия консервативная идеология навсегда исчерпала себя в нашей стране. Но этого не произошло. Консерватизм самодержавной России, отождествляемый с определенной государственно-политической системой, действительно ушел в прошлое, но на смену ему пришел “советский консерватизм”. Не останавливаясь подробно на этом явлении, требующем специального изучения, хотелось бы обратиться к сегодняшнему дню и, в частности, к стоящему в заглавии нашего симпозиума вопросу: “Кто и куда стремится вести Россию?”. В последние годы в научном и политическом мире значительно возрос интерес к русскому консерватизму и его представителям [14]. Консерватизм, понимаемый как антитеза экстремизму, очень популярен в современной политике [15]. Сейчас уже никто не выступает открыто с позиции отрицания прошлого, наоборот, слово “традиция” стало одним из наиболее “модных” в словаре современных политиков. Идеологический вакуум, образовавшийся на месте коммунистической идеологии, требует заполнения. Если мы обратимся к конкретным политическим лидерам и партиям, то увидим, что консервативная составляющая присутствует во всем партийном спектре от неомонархистов и КПРФ до СПС и “Единства”. О своих консервативных симпатиях неоднократно заявляли Г.А. Зюганов и В.И. Алкснис.

Консерватизм, понимаемый как антитеза социализму популярен в среде современных либералов, правда его “монархическая составляющая” постепенно сошла на нет. К консерваторам относят себя Виктор Черномырдин, Борис Немцов и Ирина Хакамада (слово “консерватизм” можно встретить в программных документах “Правого дела”). Правоцентристским консервативным движением именует себя “Яблоко”. О приверженности к консерватизму неоднократно заявлял Владимир Рыжков, пытавшийся доказать, что предлагаемый им вариант российского консерватизма является наиболее оптимальным, поскольку сочетает в себе западническую рациональность с сильной государственностью.

Сегодня еще нельзя точно определить дальнейшие перспективы консерватизма в России, ясно только, что сейчас он не может быть восстановлен в том варианте, в каком существовал в начале ХХ века. За прошедшее столетие со страной и ее народом произошли колоссальные изменения. Войдя в новое тысячелетие с флагом самодержавной России и гимном на музыку советского композитора, наша страна должна двигаться дальше. Все старые символы и концепции уже были задействованы и самое время определить новые приоритеты и ценности. В противном случае мы рискуем навечно “увязнуть” в постоянном повторении своей собственной истории и бесконечном хождении по кругу.

1. Лосев А.Ф. Гибель буржуазной культуры и ее философия // В кн.: Россия и Европа: опыт соборного анализа. М., 1992. С.297-298.

2. Леонтьев К.Н. Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872-1891). М., 1996. С.505.

3. Он же. Избранные письма. СПб., 1993. С.437.

4. Шестаков В.П. Эсхатология и утопия: (Очерки русской философии и культуры). М., 1995. С.4.

5. 25 лет назад (Из дневников Л. Тихомирова). Красный архив. Т.2. М.,-Л., 1930. С.63; 71.

6. Переписка и другие документы правых (1911-1913) // Вопросы истории. 1999. № 10. С.102.

7. Деникин А.И. Очерки русской смуты. Борьба генерала Корнилова. Август 1917 г. - апрель 1918 г. М., 1991. С.26.

8. Российский Архив (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII-XX вв.). Вып. IV. С.152-153.

9. Монархист и Советы. Письма Б.В. Никольского к Б.А. Садовскому // Звенья. Исторический альманах. М.-СПб., 1992. Вып.2. С.359-360.

10. Российский Архив… Вып. IV. С.24.

11. Розанов В.В. Собрание сочинений. Мимолетное. М., 1994. С.416.

12. Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920 год. М., 1990. С.797.

13. Он же Опыт Ленина // Наш современник. 1997. № 11. С.145.

14. См.: Российские консерваторы. М., 1997; Карцов А.С. Правовая идеология русского консерватизма. М., 1999; Репников А.В. Консервативная концепция российской государственности. М., 1999; Гросул В.Я. Итенберг Б.С. Твардовская В.А. Шацилло К.Ф. Эймонтова Р.Г. Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М., 2000.

15. См.: Лотарев К.А. Политический консерватизм в процессе реформирования российского общества: история и современные проблемы. Автореферат дисс. … кандидата исторических наук. М., 1995.

Кто и куда стремится вести Россию?.. Акторы макро-, мезо- и микроуровней современного трансформационного процесса. М., 2001. С. 48-53