|
Д. Ю. Соин
Этнополитические конфликты: аналитический
обзор
Демонтирование коммунистической системы привело
к возникновению острых этнополитических конфликтов в регионах
бывшего Советского Союза. Исследование этих конфликтов вызвало
к жизни сравнительно новое для отечественной науки междисциплинарное
направление – конфликтологию.
Формирование теоретических и методологических основ
российской конфликтологии началось в первой половине 90-х годов.
Тогда были созданы профильные исследовательские и научно-консультативные
центры, вышли в свет сборники статей, монографии и учебники по
данной дисциплине. В 1996-1998 годах наметилась тенденция к выработке
и закреплению российских конфликтологических “парадигм”, которые,
как представляется, имеют прикладную направленность и включены
в современные политические дебаты. Это несколько отличает отечественную
конфликтологию от западной социологии конфликта, имеющей преимущественно
теоретическую направленность.
Вероятно, главным свидетельством формирования нового
направления в отечественной социологии можно считать выход в свет
учебника А. Г. Здравомыслова “Социология конфликта”, третье издание
которого опубликовано в 1996 году [1]. Объясняя сущность социального
конфликта, автор обращается к “природе человека и государства”
и показывает, что сотрудничество и конфликт являются сущностной
чертой общественных отношений. Исходя из трудов Аристотеля и Т.
Гоббса А. Г. Здравомыслов выводит два противоположных фундаментальных
подхода к пониманию общества. В первом случае речь идет о естественном
(природном) неравенстве в человеческом сообществе, во втором –
о природном равенстве людей. Место и значение конфликта в социологической
теории раскрывается автором на основе социологических учений Э.
Дюркгейма, М. Вебера, Т. Парсонса, Р. Дарендорфа, Н. Смелсера.
В отличие от традиционного для истории социологии противопоставления
структурного функционализма и социологии конфликта, А. Г. Здравомыслов
вычленяет потребности, интересы, ценности и нормы в качестве интегральной
методологической базы для объяснения конфликтов. В предлагаемой
автором аналитической схеме изучения конфликтов акцентируется
порядок выдвижения требований конфликтующими сторонами [1, с.
104]. В соответствии с этой схемой А. Г. Здравомыслов делит конфликты
на три основные группы: конфликты по поводу жизненных средств,
конфликты как столкновения интересов и ценностные конфликты [1,
с.17].
В вопросе об этнополитических конфликтах автор придерживается
точки зрения, согласно которой этносы как таковые не являются
самостоятельными субъектами исторического или политического действия.
В качестве такого рода субъектов выступают элитные группы, претендующие
на участие во власти и формулирующие содержание национальных интересов
[1, с.196]. А. Г. Здравомыслов предлагает следующую схему развертывания
межнациональных конфликтов. Как правило, конфликты начинаются
с постановки и обсуждения проблем национальных языков. Именно
лингвистическая тематика раньше прочих переходит из закрытой формы
в открытую и имеет огромное мобилизующие значение, так как апеллирует
ко всем людям данной национальной группы [1, с. 198]. Далее конфликт
перемещается в политическую сферу с весомым элементом статусных
и территориальных претензий. Автором акцентируется внимание на
том. что данная фаза конфликта предполагает обращение сторон к
историческим фактам и традициям [там же]. А. Г. Здравомыслов делает
заключение о доминирующей роли политики в национально-этнических
конфликтах и подчеркивает, что развитие этих конфликтов не может
быть объяснено с помощью концепции определяющей роли экономических
факторов и интересов [1, с. 201].
Отсюда, в частности, следует, что динамика межнациональных
конфликтов зависит от того, насколько сильны притязания на власть
новых элит, выросших в рамках старых структур, отторгнутых как
от участия во власти, так и от культурного самоопределения соответствующих
национальных общностей [1, с. 202].
Иными словами, в основе этнополитических противостояний
лежит неудовлетворенность растущих элитных групп своим нынешним
положением и вытекающим отсюда стремлением к перераспределению
властных полномочий в свою пользу через инициирование и проведение
“национальных революций”. Поэтому в центр проблемы межнациональных
конфликтов А. Г. Здравомыслов ставит вопрос о власти, вокруг которого
и развертывается борьба старых и новых элит, причем последние
более склонны к радикализации националистических лозунгов. Что
касается форм преодоления этнополитического конфликта, то автор
предлагает концепцию “рефлексивной политики”, которая основывается
на понимании национальных чувств других этносов и стремлении избежать
радикальных националистических идей [1, c. 203].
Происхождение отечественной конфликтологии как науки
можно проследить по публикациям конфликтологов из Института социологии
РАН. В 1996 году вышла книга Е. И. Степанова “Конфликтология переходного
периода: методологические, теоретические и технологические проблемы”,
в которой рассматривается процесс формирования конфликтологии
как научной дисциплины в связи с политическими и экономическими
изменениями в посттоталитарном обществе [2]. Целесообразность
и значимость конфликтологических исследований Е. И. Степанов объясняет
постперестроечным обострением борьбы “за статус и ресурсы, права
и влияние самых разных социальных субъектов: республик (с центром
и между собой), регионов и отраслей, предпринимателей и трудовых
коллективов, профсоюзов, партий и общественных движений, крупных
и малых национальных общностей, социальных групп и личностей”
[2, c. 7]. По мнению автора, конфликтологические разработки в
первую очередь должны быть направлены на изучение природы и сущности
разнообразных социальных конфликтов, их функций, механизмов действия,
причин и условий возникновения, а также на выработку способов
предупреждения, урегулирования и профилактики конфликтов. Комплекс
исследуемых отечественной социологией конфликтологических проблем
включает три относительно самостоятельных “блока”: организационно-методологические
проблемы; концептуально-теоретические проблемы; социально-философские,
мировоззренческо-методологические и общетеоретические проблемы
[1, с. 13]. Таким образом, конфликтология предстает как вполне
развитая многоуровневая дисциплина.
Основные результаты конфликтологических исследований,
сформулированные Е. И. Степановым, достаточно оригинальны. Обострение
социальной конфликтности в бывших советских республиках связывается
им со “сломом тоталитарной системы социального контроля”, которая,
опираясь на силовые механизмы, подавляла и загоняла вглубь социальные
противоречия [1, с.19]. Отказавшись от присущих тоталитарным режимам
методов принуждения, демократическое общество оказалось перед
реальной угрозой собственного разрушения под давлением нарастающих
социальных, религиозных и этнополитических конфликтов. В таких
условиях возникновение конфликтологии представляет собой объективную
защитную реакцию социального организма. Иными словами, сама конфликтология
является эпифеноменом конфликта и несет в себе выраженные черты
конфликтности. Развивая эту идею, Е. И. Степанов выделяет ряд
этапов становления российской конфликтологии. Первый условно обозначен
им как “первоначальное накопление конфликтологического опыта”
[2, с. 27]. В этот период (с 1990 по 1994 годы) проводились первые
конфликтологические “круглые столы” и симпозиумы, создавались
экспертные группы и различные миротворческие структуры. Параллельно
с этим происходило становление конфликтологии, как научной дисциплины.
В 1991 году в Институте социологии АН СССР был проведен “круглый
стол” по социальным конфликтам с участием специалистов из Москвы,
Петербурга, Харькова и ряда других регионов Советского Союза.
С этого времени началась работа специальных исследовательских
коллективов и экспертно-консультативных групп по различным направлениям
современной конфликтологии [2, с. 33]. В 1992-1993 годах начинают
работать академические координационные структуры, в частности
центр конфликтологии при Отделении философии, социологии, психологии
и права РАН в рамках которых получили развитие долговременные
исследовательские программы. Е.И. Степанов предлагает признать
значение социальных конфликтов в качестве естественного повседневного
явления общественной жизни [2, с. 36]. Более того, конфликты,
по его мнению, могут играть положительную роль в развитии общества.
Е. И. Степанов считает наиболее радикальными конфликтами
в постсоветском пространстве межэтнические конфликты. Нельзя не
согласиться с автором, что от национализма не избавлены ни традиционные,
ни модернизируемые, ни бывшие “социалистические”, ни современные
высокоразвитые демократические государства [2, с. 194]. Поэтому
для эффективного мониторинга и экспертизы этнополитических конфликтов
необходимо отказаться от марксистского восприятия национализма
как временного формационного фактора, на смену которому по мере
развития производственных отношений придет интернационализм. Национальное
и интернациональное (космополитическое) всегда сосуществовали
и будут сосуществовать. Автор предлагает отказаться от стереотипа
об антагонистичности национального и интернационального, тем более
в связи с дихотомией “капитализм – социализм”. Он считает, что
термин “космополитизм” более точен, чем “интернационализм”.
Для изучающих социологию конфликта покажутся интересными
разделы книги, в которых рассматривается отношение классиков к
вопросам национализма и межнациональных противостояний. Например,
Зиммель отмечал, что именно враги подчеркивают границы общности
и мобилизуют ее членов, заставляя осознать свое этническое или
национальное единство; Дюркгейм искал национализм среди таких
“механических” причин, как кровное родство, проживание на одной
территории, наследственная религия, общность обычаев и культурных
традиций; М. Вебер увязывал национализм со стремлением создать
собственную государственность во имя защиты уникальных культурных
этнических ценностей. У автора есть основания для вывода о смещении
акцента в понимании природы и механизмов национализма с экономических
на социокультурные факторы [2, с. 197-198]. Таким образом, Е.
И. Степановым развивается социокультурная конфликтологическая
“парадигма”, широко распространенная и в зарубежной (Э. Смит,
Э. Геллнер), и в отечественной социологии. В то же время автором
подвергается сомнению утверждение западных конфликтологов о “защитных”
функциях национализма. Он считает, что национализм проявляется
в том случае, когда укрепление и развитие национальной культуры
принимает форму экспансии [2, с. 200].
К числу факторов вызывающих обострение межнациональных
отношений Е. И. Степанов относит экономические, политико-правовые,
идеологические и социокультурные. Отвергая в целом марксистскую
трактовку национализма, автор отмечает, что развитие межнационального
конфликта начинается с формирования у населения тревожного ощущения
того, что происходит серьезное ухудшение материального и социального
положения [2, с. 205]. Эта классическая марксистская предпосылка
революционной ситуации наблюдается далеко не всегда. Этнополитические
конфликты, как и другие аномалии в социальных порядках, обычно
развиваются при относительном улучшении социально-экономической
ситуации, когда ожидания опережают реальность. Вероятно, автор
не учитывает эффекта относительной депривации в массовых движениях,
и его схема развития этнополитического конфликта основана на предположении
о первичности общественного бытия: 1) ухудшение социально-экономического
положения региона; 2) возникновение и распространения мнения о
несправедливом распространении ресурсов; 3) обострение на этой
почве межэтнических противоречий; 4) активизация национальных
элит, формирующих этнополитические программы; 5) конфликт [2,
с. 205-206].
Российская социология всегда стремилась и стремится
выйти за академические и университетские рамки и действовать в
государственном масштабе. То же самое наблюдается и в конфликтологии.
Е.И. Степанов считает необходимым активное “позитивное” вмешательство
конфликтологов в ход конфликтов. Речь идет о создании специальной
и разветвленной экспертно-конфликтологической службы или системы
таких служб. Данная структура, по мнению Е. И. Степанова, должна
иметь общественно-государственный характер [2, с.209-210]. Основная
задача этноконфликтологической экспертизы сводится к “налаживанию
в межнациональных отношениях конфликтологического мониторинга
и менеджмента, как действенных инструментов, позволяющих фиксировать
зарождение конфликтных ситуаций, выявлять их “болевые точки”,
уровень напряженности, динамику, характер действий конфликтующих
сторон и.т.п. ...” [2, с. 213].
В. Коротеева в статье “Существуют
ли общепринятые истины о национализме?” рассматривает генезис
методологических подходов к феномену национализма. Еще недавно
понятие “национализм” имело явно негативный смысл. Сегодня оно
все чаще используется в ценностно-нейтральном контексте. В западной
литературе распространен подход, согласно которому существует
два типа наций (“этнические” и “гражданские”) и соответствующие
им формы национализма. В первом случае речь идет о немецком или
восточном типе национализма, основанном на “народном духе”, культуре
и общем происхождении. Ему присущи идеалистические и мессианские
устремления. Во втором случае можно говорить о “рациональном”,
“гражданском” национализме, основанном третьим сословием на ценностях
политического и экономического характера. В. Коротеева анализирует
взгляды Г. Гердера, Х. Кона, Л. Гринфельд, Р. Брубейкера
и Э. Смита, доказывающие базовое различение “этнических” и “гражданских”
“национализмов”. Судя по этой схеме, “этнический” национализм
имеет германские корни и распространен в Германии, России и Азии.
В его основе лежит замедленное экономическое развитие и связанный
с этим комплекс неполноценности, который компенсируется через
идеи этнической избранности, “особого пути” и мессианизма. Гражданский
же национализм порождается свободными выбором и “предполагает
моральное и политическое первенство индивида” [3, с. 188]. Л.
Гринфельд выделяет три типа национализма, соотнося их с конкретными
государственными образованиями. Индивидуалистический национализм,
гордящийся “конституционными правами”, присущ Англии и США. Коллективистский
и гражданский национализм, зиждущийся на “ощущении культурной
или политической уверенности в своих силах”, свойственен Франции
[3, с. 189]. Коллективистский этнический национализм, коренящийся
в глубоком комплексе неполноценности, поощряющем веру в то, что
уникальность нации следует искать вовсе не в ее достижениях, а
в самой сущности – национализм русско-азиатского типа. Если не
касаться обоснованности подобных классификаций, на этом пути можно
остроумно подметить множество характерных национальных черт и
изложить их в анекдотах о русских, евреях, чукчах, поляках, французах
и т.п.. Однако в научных работах требуется теоретическое и эмпирическое
обоснование классификаций и вряд ли можно исключить “комплексы
неполноценности” и националистические установки массового сознания,
например, в Англии – стране подлинно демократических традиций
и уважения прав человека, где определены места всем: англичанам,
шотландцам, валлийцам, ирландцам, “черным”, “паки” и “шитским”.
Р. Брубейкер развивает другую трактовку национализма,
подчеркивая неадекватность его деления на гражданский и этнический.
Э. Смит отказался от соотнесения различных типов национализма
с конкретным странам и этносам. Преодоление межнациональной напряженности
он видит в объединении различных этнических групп в совершенно
новую общность – политическую нацию. В этой связи В. Коротеева
рассматривает проблему национального мифа. Миф этнической нации,
как правило имеет однозначно негативную окраску и осуждается как
на научном, так и на общественно-политическом уровнях. Гражданская
нация выглядит более респектабельно – в данном случае речь идет
лишь о свободном выборе политической идентичности или преданности
некоторым политическим принципам [3, с. 193]. По мнению В. Коротеевой,
подобный взгляд на этничность связан с попытками “либерального
сознания” выработать четкую собственную позицию перед лицом усиливающихся
глобальных националистических тенденций. В итоге это выливается
в попытки отделить более приемлемые формы национализма от менее
приемлемых. В свою очередь “Миф гражданской нации” порождает понятие
“либерального национализма”, направленное на преодоление стремления
“сторонников либеральной традиции к “коллективисткой” доктрине,
возводящей ее национальную принадлежность в ранг основных ценностей
индивида” [3, с. 196]. К числу сторонников такого подхода относятся
известные западные социологи Д. Миллер, М. Линг и О. Лири. Опираясь
на труды Б. Яка и Б. Барри, В. Коротеева ставит под сомнение обоснованность
“гражданского” и “либерального” национализмов. По ее мнению, изучение
мифа гражданской нации показало, что свобода выбора, декларируемая
этой моделью, преувеличена. На деле она ограничивается главным
образом приобретением гражданства по праву рождения [3, с. 202].
В целом же в западных социальных науках и общественном мнении
все отчетливей проявляется тенденция к отказу от положительного
восприятия “гражданского национализма”.
Монография Б. А. Камкия “Проблема легитимности власти
в полиэтническом государстве” посвящена сравнительно узкой, локальной
теме – развитию этнополитического конфликта между Грузией и Абхазией.
Однако в книге развивается теоретическая идея о соотношении “центра”
и “периферии” в полиэтническом государстве. В центре внимания
Б. А. Камкия – проблема легитимации власти. По мнению автора,
”легитимация власти – уникальный феномен, позволяющий снять политическую
напряженность между этносами, консолидировать конфликтующие группы,
сохранить стабильность и целостность государства” [4, с. 5]. Легитимация
власти в системе “центр – периферия” предполагает интеграцию этносов,
наций, народов в многонациональное государство, в котором все
этнические группы будут признавать законность власти, а значит
исчезнут предпосылки к межнациональным конфликтам между титульными
и нетитульными этносами. Автор выделяет два доминирующих подхода
к этой теме. Первый представлен именем Н. Макиавелли и сводится
к убеждению, что именно сила в конечном счете склоняет людей к
повиновению [4, с. 11]. Второй подход развит М. Вебером, который
придерживается теории ценностной рациональности и рассматривал
веру в качестве основы легитимной власти [4, с. 12]. В споре между
“силой” и “верой” Б. А. Камкия становится на сторону “веры” подчеркивая,
что ни одна власть не ограничивается добровольно только материальными,
эмоциональными или идеальными мотивами в качестве основы, гарантирующей
ее прочность. Каждая старается пробудить и упрочить веру в свою
легитимность [4, с. 14]. Анализируя обстановку в этноконфликтных
регионах Грузии, автор выводит два типа легитимации: охранительный
и унификаторский [4, с. 20]. Так, официальный Тбилиси легитимизировал
свою власть под лозунгом “Одно государство – одна культура”, что
соответствовало “унификаторскому” типу. В свою очередь Абхазия
стремилась защитить свою национальную культуру, действуя в рамках
идеи “национально-освободительной борьбы”. В этом случае речь
может идти о “охранительном” типе легитимации собственных институтов
власти. В целом же “идеологии”, определяющие конфликтные отношения
между Тбилиси и Сухуми, лежат в различных плоскостях [4, с. 24].
Автор придает важное значение “цивилизационному” подходу к легитимации
власти. В его основе лежит понимание различия культур, этносов,
образующих центро-периферийную систему политического государства.
Данная дифференциация, по мнению Б.А. Камкия, связана с принадлежностью
к различным цивилизациям, составляющим субстрат национальной культуры
[4, с. 26], что серьезно препятствует взаимной адаптации. Дополнительным
катализатором реинтеграции является противоположная внешняя социокультурная
ориентация расселенных в одном ареале этносов, в том числе близкородственных.
Типичный пример – этнополитический конфликт в Югославии. Преодоление
межцивилизационных противоречий Б. А. Камкия усматривает в “выработке
идеологии многонационального государства, максимально приближенной
к пониманию и разделению большинством этой идеологии, этих символов
и знаков” [4, с. 29].
В целом, данный подход направлен на осмысление проблем
межцивилизационного контакта на национальном, региональном и глобальном
уровнях. В нем, как правило, дискурс ведется в рамках дихотомии
“Восток — Запад”. “Запад” стремится распространить свои ценности
на модернизируемые государства и тем самым является проводником
унификации. “Восток”, пытаясь защитить традиционный для него уклад
жизни, занимает охранительные позиции. По мнению Б. А. Камкия,
это достаточно отчетливо проявилось в ходе грузино-абхазского
конфликта, в котором Тбилиси выдвинул лозунги модернизации страны
по западному образцу, а Сухуми апеллировал к ценностям традиционного
характера. В первом случае можно говорить о “формационной” динамике
с преобладающими экономическими показателями, во втором – о динамике
”цивилизационного” типа с доминирующими социокультурными характеристиками
. Таким образом, легитимация власти может осуществляться с преобладанием
как “социогенного”, так и “этногенного” субстратов. ”Социогенный”
субстрат представляет собой систему ценностей универсального,
рационального порядка: высокий уровень экономического благосостояния,
индивидуализм, политические свободы [4, с. 33]. В свою очередь
“этногенный” субстрат основывается на онтологических чертах самобытности
этноса, его культуре и миропонимании.
Столь противоположные подходы к процессу легитимации
власти приводят к серьезным и трудноразрешимым этнополитическим
конфликтам. Их урегулирование связано с поиском взаимоприемлемой
для центра и периферии идеологической модели. В этом случае, полагает
Б. А. Камкия, существует два возможных типа легитимации: демократический
и деспотический. Первый тип базируется на западной системе ценностных
ориентаций, предрасположен к адаптации своих политико-правовых
подсистем к любому типу массового этносоциального или национального
движения, второй направлен на восточный комплекс ценностных ориентаций,
характеризуется политико-правовыми установками на форсированное
“строительство единой нации” путем “ускоренной” интеграции и ассимиляции
этнических меньшинств. От правильного выбора формы легитимации
власти зависит устойчивость центро-периферийной политической системы.
На этот выбор в значительной степени влияют типы национализмов,
в контексте которых выделяются две модели легитимации политической
власти в центро-периферийной системе: конвергентная и дивергентная
[4, с. 54]. Первая характеризуется демократической направленностью,
согласием и динамизмом. Вторая – насилием, гегемонизмом, унификацией
и вытекающей из этого конфликтностью.
В книге М. М. Назарова “Политическая культура российского
общества, 1991-1995 годы: опыт социологического исследования”
рассмотрены этнополитические аспекты массового политического сознания.
Констатируя тенденцию к возрождению националистических идеологий
и созданию этнократических режимов [5, с. 95], М. М. Назаров полагает,
что этноцентричные идеологические доктрины проявляются как среди
представителей титульных наций, так и среди населения собственно
русских краев и областей”; современная этнополитическая проблематика
связана преимущественно с интерпретацией права наций на самоопределение;
такие политические ценности как свобода, равенство, социализм,
демократия примерно одинаково интерпретируются представителями
различных этнических групп; ориентация этнических групп на конфликтное
участие опосредуется совокупностью факторов, среди которых существенное
значение имеют как показатели социально-экономического самочувствия,
так и собственно этнополитические компоненты ценностных оснований
политической культуры [5, с. 96]. Данные репрезентативных обследований
населения Москвы и регионов РФ показывают, что степень национальной
идентификации русских уступает аналогичному показателю титульных
этносов национально-административных единиц РФ. Если в начале
90-х годов происходил спад национальной идентификации, то с 1993
года имеет место ее медленный, но устойчивый рост. Как среди русских,
так и среди титульных этносов субъектов федерации широкое распространение
получили “идеологические принципы этнического права на территорию”
[5, с. 110]. В то же время право каждого этноса на собственную
государственность, а значит и на выход из состава РФ, поддержали
около 50% титульных наций и 20% русских. Относительно таких ценностей,
как “свобода”, “равенство”, “справедливость” и т.д., существенной
межэтнической дифференциации обнаружено не было, однако в вопросе
о праве на куплю-продажу земли русские оказались более либеральными,
чем представители титульных этносов, которые в большей степени
увязывают это право со статусом гражданина данного национально-государственного
образования или с этнической принадлежностью [5, с. 111]. Около
40 % респондентов в большинстве регионов страны не смогли ответить
на вопрос о том, в какой мере в работе местных органов управления
учитываются интересы их национальной группы [5, с. 102]. В то
же время представители титульных наций в среднем в полтора раза
чаще, чем русские, отмечают игнорирование их интересов. Ориентация
на участие в конфликтах среди всех этнических групп имеет примерно
равные показатели и характеризуется тенденцией к понижению. Повышенная
склонность к конфликтному поведению проявляется лицами в возрасте
до 30 лет, с низким уровнем доходов и подверженными страху потерять
работу. В целом же первостепенное значение в этом вопросе имеет
собственно идеологический компонент политического сознания, в
частности, идея этнического права на территорию [5, с. 110]. Насыщенность
монографии М. М. Назарова эмпирическим материалом делают ее особенно
ценным источником для социолога.
В целом, можно сказать, что большинство российских
специалистов по этнонациональным конфликтам ориентированы на западные
теоретико-методологические подходы, в частности, конструктивистскую
концепцию этноса, развиваемую в нашей стране В.
А. Тишковым.
Однако при анализе конкретных проблем часто используются
категориальный аппарат и интеллектуальный стиль марксизма, даже
в тех случаях, когда обсуждаются проблемы этнического мифа, архетипа
и стереотипа. Вероятно, основной недостаток отечественных исследований
этнополитических конфликтов заключается в отсутствии надежных
социологических данных. Исключение составляет работа ВЦИОМ, ведущего
мониторинг общественного мнения, в том числе по этнополитической
проблематике. Однако эта работа заслуживает отдельного обзора.
Литература
- Здравомыслов А. Г. Социология конфликта.
М.: Аспект-пресс, 1996. С. 318. @
Biblion.ru
- Степанов Е. И. Конфликтология переходного
периода: методологические, теоретические, технологические проблемы
/ Центр конфликтологии Института социологии РАН. М., 1996,
- Коротеева
В. Существуют
ли общепризнанные истины о национализме? // Pro et contra.
1997. Т.2 № 3. С. 185-203.
- Камкия Б. А. Проблема легитимности власти
в полиэтничном государстве: Опыт политологической интерпретации
общественно-государственных отношений в Грузии и Абхазии в конце
80-х – начале 90-х годов / Московский общественный научный фонд.
М., 1997.
- Назаров М. М. Политическая культура российского
общества: 1991-1995 годы: Опыт социологического исследования.
М.: Эдиториал УРСС, 1998.
Социологический
журнал, 1998,
3/4
|