Наталия Черникова
Старая болезнь на новый лад

Недавно заявили о себе своим съездом евразийцы, которым ещё в двадцатые годы многие пророчили смерть и забвение. Но они живы и даже набирают силы. Происходит это именно сейчас с чьего-то благорасположения, исходящего из самых высших кремлёвских сфер нашей, с позволения сказать, «политики».

Евразийство — это старая головная боль, коренящаяся всё в тех же болевых точках русского сознания, что и нигилистические вывихи народников — как западников, так и славянофилов, а о почвенниках и вспоминать страшно.

Евразийство — это проблема новой конфигурации старых большевистских установок. Установки эти суть мессианские, следовательно, перед нами претензия на явление миру очередной «новой» идеи, недавно найденной и непререкаемой, перед нами «новая» Истина или Абсолют, «новый» рычаг, с помощью которого можно абсолютно всех сделать счастливыми, но только и только в случае построения совершенного идеократического государства.

Другими словами, мы присутствуем при новой попытке заставить всех наступить на очень старые ржавые грабли счастливого и принудительно-добровольного огосударствовления. На них уже сломали шею большевики, об этих граблях предупреждал Ф. М. Достоевский и в «Бесах», и в «Легенде о Великом Инквизиторе», исходя из ещё более раннего, евангельского, предупреждения. Я имею в виду одно из трёх искушений Христа в пустыне, когда древний змий предлагал Ему из камней сотворить хлеб насущный и накормить им весь род людской, т. е. сделать всех сытыми, что в понятии «большинства» есть один (и, может быть, главный) из основополагающих элементов счастья.

Евразийцев многое роднит с большевиками. Например, как те, так и другие ориентируются только и только на интересы «большинства», на психологию толпы и только так, охлократически, понимают суть демократии, игнорируя современное значение этого понятия, призванного защищать и интересы «меньшинства» также. Евразийцы по стилю мышления и жизни тоталитаристы. Стиль их мышления противоположен либеральному, ориентирующемуся на сосуществование и сотрудничество свободных индивидумов.

Евразийцев роднит с большевиками и вульгарное понимание истории и культуры. Но правды ради отметим здесь, что они слегка подновили декорации исторической сцены, на которой, судя по всему, собираются дать грандиозный перфоманс:

1) идею классовой борьбы они заменили географической идеей;

2) интернационализм уступил место экуменизму всех возможных на территории бывшего СССР восточных религий под эгидой православия; в этом экуменистическом порыве не участвуют почему-то католики и протестанты.

Начнем с начала, с пункта первого. Большинство населения, которое евразийцы стремятся сделать счастливым, издавна проживает на исторически сложившейся и географически оформленной территории. Эту территорию евразийские идеологи обозначают термином «месторазвитие». Этот термин — их вклад в построение исторической науки, новый элемент, их know how. Этому словечку они придают особое значение, т. к. «месторазвитие» есть основа основ, священный источник, питающий собою всё то, что и делает народ народом. Он порождает и освящает общественные отношения, государственное устройство, семейный быт, творит историю, психологию и культуру народа. Короче, всё, что К. Маркс приписывал «классам», евразийцы валят на географическое местоположение государства.

Действительно, Россия расположена на стыке Европы и Азии. Но в этом она не уникальна. «Месторазвитие» Испании или Греции также находится на стыках соответственно Африки и Азии. Но почему-то только мы считаем возможным навязывать самим себе новоизобретенное самоназвание «евразийцы». Кстати, здесь снова старая беда: мы не хотим называться русскими; как раньше мы были «советскими», так и теперь многих тянет стать «евразийцами». Едва ли найдётся испанец, называющий сам себя «евромавром». Или грек, пытающийся внедрить в национальное сознание своих сограждан новое самоназвание «евротюрк». Если вдуматься, можно понять, почему греки, к примеру, настолько органически не приемлют ислам, что не только «евротюрками» назваться не могут, но и считают тюрков непримиримыми своими врагами. Вся история Греции рассказывает нам об этом неприятии. Это история противостояния цивилизаций, самый стык противостояния южной христианской православной Европы с языческой и кочевой, а затем исламизированной Азией.

Наша история богата таким же противостоянием. Мы были на самом стыке, в самом эпицентре столкновения восточной христианской православной Европы с языческой, а затем исламизированной Азией. Наша история полна войн с басурманами. И все взлёты русского государственного бытия обусловлены так или иначе успехами в этом противостоянии. Каждый неуспех повергал нас в исторический провал, в сонное небытие.

В то же время нельзя упускать из поля зрения, что всегда существует «мода» на какое-нибудь «новое направление мысли», например, на субъективизм или релятивизм. «Мода» требует жертв. «Мода» требует признать, что всё на свете относительно, в том числе и история — как наука неточная. Что всё зависит только от той позиции, которую занимает пишущий или переписывающий эту самую историю автор. Если автор грек, к примеру, то с его позиции потеря Константинополя и всей греческой Малой Азии — это плохо. Если же историю пишет армянин, то с его точки зрения это не просто «плохо», а катастрофично. Но если историю пишет тюрок, то его позиция будет настолько же оптимистичной, насколько и недоумённой: ни грек, ни армянин вообще не смеют писать никакой истории, так как на территории Малой Азии испокон тысячелетий жили тюрки, и это они создавали и творили всю древнюю великую историю и культуру этого уникального региона Земли.

Но греков, видимо, Бог любит, потому что бьёт. Он не даёт им погрязнуть в релятивистском мудрствовании лукавом о «месторазвитии» Греции как Евротурции и приступить к переписыванию своей истории, как делаем это мы в очередной после большевиков раз, под руководством на сей раз евразийцев, начиная с белоэмигранта Савицкого и заканчивая экзерсисами Л. Гумилёва и новоявленного совсем уж эквилибриста Дугина. Греков Бог бьёт, и хлыст божий именуется Кипром.

Нас Бог также не забывает и бичует Чечнёй. Но мы настолько отяжелели, что не ощущаем этого. Мы никак не можем понять, что нас наказывают. Наказывают за то, что мы забыли свою миссию, свою роль в этом мире. Мы должны вспомнить, что мы — восточные, но европейцы и восточные, но христиане. И греки ведь православные и южные, но европейцы.

Главное уразуметь наконец, что восточные европейцы и восточные христиане совсем не то же самое, что евразийцы, которых и нет вовсе, они — явление виртуальное, существующее только в воспалённом воображении идеологов русского шовинизма.

Плоское линейно-арифметическое восприятие такого феномена как народ с его полной драматизма историей, с историей его государственности и культуры, позволяет объяснять судьбы этого народа просто и наивно — привязкой к месту, к физической географической карте. Подобный необъёмный взгляд на философию истории обрекает евразийцев возвращаться всё на те же старые, давно пройденные круги: «бытие определяет сознание» ...

Как же на этих кругах найти место для острова Тайвань? Или что прикажете делать с Арменией или Грузией?

Обратите внимание: на Тайване, через небольшой пролив в несколько км, живут такие же этнические китайцы, как и на материковом «месторазвитии» основной массы китайцев, о которых известно как дважды два, что они не способны ни к либерализму, ни к демократии, что у них в принципе невозможен индивидуализм, а возможна лишь муравьиная психология. Христианизированные китайцы на тех же географических широтах, оказывается, способны жить свободно и с достоинством. Оказывается, их «бытие», т. е. географическая привязка к «месторазвитию» не определила их сознания, вполне либерального. Скорее, совсем наоборот: сознание переопределило их бытие.

Грузия и Армения издавна были самыми несчастными из христианских народов, окружёнными морем мусульманства. Они находились даже не на стыке цивилизаций, как Россия или Греция. Они находились в самой гуще, в самой глубине чужеродных цивилизаций. Тем не менее, это самые индивидуально и свободно существующие и творящие свою историю и культуру народы среди враждебного моря ислама. Почему же их «месторазвитие» не понуждает их как-то приладиться к тюркам и изменить национальное сознание?

России очередные благодетели, называющие себя евразийцами, хотят оказать медвежью услугу. Ведь мы — больной народ, нам память отшибло в 1917 году. С тех пор этим спекулируют множество знахарей — был даже такой профсоюз знахарей, который так и назывался: общество «Память», только всё это шарлатанством было. Евразийцы шарлатаны посерьёзней, да и обосновались в России гораздо раньше васильевской «Памяти», многие из них в ГУЛАГе гнили и считались диссидентами... Они очень давно и ловко пользуются объективными показаниями болезни и загоняют её в кости.

Нам отшибло память интернационализмом. Это была завораживающая утопическая идея о полномасштабном экуменизме трудящихся всех национальностей. Интернационализм, конечно, лопнул, так как народы созданы не человеком, следовательно, народы будут существовать, пока мир стоит. Но перед тем как лопнуть, интернационализм девальвировал национальное самосознание тем, что совершил весьма подлую и страшную подмену: приравнял патриотизм или чувство национального достоинства к национализму или национальному эгоизму, как это называл В. Соловьёв. Русскому национальному сознанию национализм не свойствен, как и эгоизм — если и присутствует, то в очень мизерных пропорциях. Поэтому ощущение своего национального превосходства у нас чаще встречается в форме не национализма, а великодержавного шовинизма, в форме «демьяновой ухи», о чём и свидетельствует история не только Российской Империи, но и история Восточной Европы советского периода. По этой причине интернационализм сыграл с нами злую шутку. Мы ощущаем себя патриотами только через шовинистическое сознание, которое с высоты своего превосходства не различает друг от друга все «мелкие», «малые» народы и которое постепенно отучается и себя самого отличать от других народов. Но мы и этого не отличаем и искренне считаем свой шовинизм национализмом.

Результат печален — мы не видим и не понимаем различия между собою и другими народами, если эти различия не выражены в бытовых, линейно-арифметических и плоских материальных проявлениях. Поэтому мы не желаем оценить в себе и других общечеловеческие ценности, делающие нас людьми, и людьми разных народов, как данность. Мы не можем отличить повседневный быт с забытой бабушкиной иконой в правом углу от бытового исповедничества веры, следовательно, мы не отличаем, жестоко путаем быт с православием; православие как религию, как конфессию путаем с верой. Отождествляя быт с верой, мы и патриотизм не отделяем от бытовых привычек. Интересный получается ряд: быт = вера = патриотизм.

Но вот на место патриотизма нам водрузили красный флаг с идеей всемирного экуменизма трудящихся. Мы поверили. Получился ряд: быт = вера = шовинизм или всемирный пролетарский экуменизм с центром в Кремле. Но подмена патриотизма на шовинизм вызвала качественные изменения, наш ряд растянулся: быт = вера = шовинизм = власть, так как мы не можем в беспамятстве сообразить, что государство и мы это не одно и то же. Мы не можем понять, что мы существуем не для государства, что государство существует для нас как наиболее удобная форма политического нашего бытия среди других народов. Мы не различаем, не разводим государство и общество, не отделяем общества от государства.

Этим и пользуются знахари от евразийства. Но евразийцы не учитывают того, что с момента возникновения их «теории» история развивалась не линейно-арифметически, не вширь, а вглубь. Теперь «пространство» перестаёт играть такую существенную роль и в политике, и в культуре, и в психологии человека. Пространство покорено человеком, оно сокращается, оно преодолимо легче, чем прежде, и для войн, и для созидания, и для общения. Всё линейное, поддающееся арифметическому исчислению, уходит из жизни человека и государства, становится архаикой. Высокие и точные технологии сокращают пространство и даже время, а это качественно меняет смысл такого термина, как «геополитика».

Качественно изменилось и понятие «большинства». Оно также линейно, но сейчас оно перестаёт быть и линейным, и таким монолитным, как прежде. Оно дробится на бесконечное множество слоёв и групп, как и пространство дробится, сокращаясь, и из единого превращается во множество точек бытия множества групп и слоёв населения. В подобной ситуации любое тоталитарное направление мысли обречено на провал. В подобной ситуации возможно только либеральное сосуществование и сотрудничество или соперничество заинтересованных друг в друге групп, слоёв населения, государств.

В то же время Россия ещё живёт при плохих дорогах, отвратительной телефонной связи и минимальной компьютеризации. Для неё актуально ещё и пространство, и «большинство», и геополитика во всей их архаике. У нас ещё возможно реанимировать и роль масс в истории. Всё вышеперечисленное актуально и на огромных пространствах к востоку от Урала, включая и Монголию, где очень понравилось гостить нашему президенту и где видят свою историческую родину наши евразийцы, гордясь тюркским происхождением православного славянства. Это очень опасно, учитывая, что наше «большинство» отравлено шовинизмом, которое принимает за национализм, а называет патриотизмом постольку, поскольку русскому сознанию национализм чужд, да ещё и навеки скомпрометирован в процессе Второй мировой войны. На путанице с шовинизмом, патриотизмом и национализмом и построен расчёт евразийцев.

Поэтому необходимо прислушаться к голосу людей, присутствовавших при зарождении евразийской теории в среде эмигрантов и увидевших в этой теории опасную ловушку, которая может захлопнуться именно в период после падения большевизма и для подновления их детища — тоталитарного идеократического совершенного государства. Необходимо прислушаться к голосу Бердяева, Флоровского, Федотова, Степуна... Они предупреждали наше общество об этом, как когда-то в «Вехах» нас пытались остановить на краю бездны. Евразийство — это для власти, не для человека, но против человека и против народа. В нём продолжение всех наших болезней — христианская ересь о построении рая на земле, социальная мания об общине, мессианский бред избранства и превосходства. Евразийцы могут окончательно надорвать наше национальное сознание, и это будет означать смерть народа и распад государственности.